«Божечки-какашечки! Да тут орангутан!» – воскликнул Карел ван Шайк, когда забрался по веревочной лестнице в самую крону суматранских джунглей. Он намеревался измерить там микроклиматические показатели с помощью чрезвычайно нежных датчиков: «лишь тронь – и им кирдык», согласно ван Шайку. А тут, знаете ли, орангутан.
К счастью, обезьяна оказалась абсолютно безразлична к приборам. Ученый был весьма удивлен, ведь в реабилитационных центрах, куда привозят спасенных орангутанов, они крайне любопытны и активны. Они роются в мусорках, обворовывают склады, таскают белье из прачечных. «Дикие орангутаны никогда так себя не ведут», – отмечает ван Шайк.
Вместе с научной группой из Цюрихского университета (Швейцария) он несколько лет наблюдал за орангутанами и подтвердил, что они решительно нелюбопытны. Они сторонятся всего нового, нетерпимы к незнакомцам, консервативны донельзя. Содержащиеся в неволе животные совсем другие: они с готовностью исследуют все, что увидят. То ли контакты с людьми, то ли отсутствие естественных врагов, то ли что-то еще пробуждает в них спящее любопытство. Если это случается рано в их жизни, то их способности к решению задач значительно возрастают во взрослые годы.
Несколько лет назад София Форсс, коллега ван Шайка, соорудила для орангутанов искусственные гнезда в кронах дерев на Суматре и Борнео, поместив в них незнакомые обезьянам предметы: пластмассовый фрукт, швейцарский флаг и даже игрушечного орангутана. Камеры с датчиками движения показали, что дикие орангутаны месяцами бродили вокруг предметов и лишь два юнца за все это время решились к ним притронуться. Другая коллега, Кэролайн Щуппли, провела аналогичный эксперимент в нескольких зоопарках – там уже спустя считаные минуты орангутаны разворошили гнезда, защупали насмерть фрукты и запихнули флаги игрушкам прямо в зад.
Тем временем Лора Дамериус наблюдала за шестью десятками орангутанов, живущих на реабилитационных станциях Индонезии, и их реакцией на непривычные объекты вроде незнакомого человека и куска странной фиолетовой еды. Чем больше времени провели животные с людьми до того, как прибыли на станцию, тем с большим любопытством они исследовали новинки. И что характерно, это отражалось на их умственных способностях: более любознательные обезьяны набрали больше баллов в тестах на решение задач.
Любознательность и любопытство – интересные качества с точки зрения эволюции: насколько они повлияли на становление человеческого рода? Наши предки приобрели крупные мозги и прямоходящие тела, научились делать элементарные орудия за сотни тысяч лет до того, как освоили языки, искусство и другие культурные инновации. Быть может, некие изменения в жизненном укладе – например, укрупнение групп и появление средств защиты – обеспечили предкам относительную безопасность, в условиях которой любознательность получила возможность проявиться, а затем превратила нас в исследователей и инноваторов?
Проверить гипотезу очень сложно, говорит ван Шайк. Но наблюдения за орангутанами вроде бы свидетельствуют, что такое возможно. В дикой природе, полной опасностей, любопытство до добра не доводит, так что обезьяны предпочитают не рисковать и перенимают привычки и навыки от своих матерей и других бывалых членов группы. Инновации в таком консервативном укладе крайне редки и случайны, в целом животные совершенно на них не настроены – за десятки лет наблюдений ван Шайк видел очень мало примеров нового поведения у диких орангутанов. Чего не скажешь об обезьянах, находящихся под присмотром людей: в одной группе, размещенной на островке посреди реки, орангутаны придумали 18 способов добывать воду или извлекать из нее предметы – поведение, которое по большей части ни разу не наблюдали в диких условиях и в целом довольно нетипичное для обезьян, обычно избегающих текущей воды.
У других животных в зоопарках тоже отмечаются признаки повышенного интеллекта – у павианов, гиен, птиц и прочих. Все это заставляет пересмотреть стереотипный взгляд на зоопарки как на места, где живут унылые и пришибленные версии диких и свободных животных. Напротив, обитатели зоопарков могут порой развить умения, о которых дикари могут только мечтать. Там безопасно и стабильно, нет голода и хищников, ничто не отвлекает животных от научно-исследовательской работы, которая к тому же поощряется вкусняшкой. А еще там много людей, которые становятся для орангутанов ролевыми моделями – такими же, как родители в дикой природе. К людям возникает доверие. И люди любят трогать всякие вещи. «Все, к чему мы прикасаемся, становится для них… мы бы сказали благословенным, – улыбается ван Шайк. – Отныне это можно трогать и исследовать».
Исследование – это также часть игрового поведения, а игра помогает развивать когнитивные способности, оттачивать их и тонко настраивать. Возможно, поэтому более любопытные особи оказываются умнее среднего орангутана. «Если сохраняешь любопытство на протяжении длительного времени, то накапливаешь больше опыта и учишься многим новым штукам», – считает Карел ван Шайк.
Любознательности или любопытству можно подобрать соответствие в научной психологии – это открытость опыту, одна из личностных черт так называемой Большой пятерки. Открытость опыту тоже сильно связана с креативностью. У людей, как и у орангутанов, для успешного творчества необходимы подходящие условия, правильная среда. Непросто творить, когда у тебя нет еды, времени, ощущения безопасности, нужных инструментов и прочих ресурсов. Вот почему для полноты раскрытия творческого потенциала лучше содержать людей в зоопарках, чем позволять им бегать в дикой природе.
Текст: Виктор Ковылин. По материалам: The Atlantic
Все права на данный текст принадлежат нашему журналу. Если вам понравилось его читать и вы хотите поделиться информацией с друзьями и подписчиками, можно использовать фрагмент и поставить активную ссылку на эту статью – мы будем рады. С уважением, Батрахоспермум.
Вас также могут заинтересовать статьи:
Обезьяньи микробиомы очеловечиваются в зоопарках
Мудрость – это не черта человека, а агрегатное состояние
Каменный век обезьян
Комментарии: