Последний год Оливера Сакса

Вы читаете отрывок из книги публициста Билла Хейса «Бессонный город» в эксклюзивном переводе «Батрахоспермума». В книге автор рассказывает о своей жизни в Нью-Йорке и об Оливере Саксе, знаменитом неврологе и писателе. Еще отрывок здесь.

12 января 2015
Вчера ночью вернулись с острова Санта-Крус (Виргинские острова) – ездили туда отметить мой день рождения. Мне исполнилось 54 – это порядковый номер ксенона в периодической таблице, так что О подарил мне четыре ксеноновых фонарика. Он почти всю поездку неважно себя чувствовал – его подташнивало, он быстро выматывался и много спал. Мы в последний момент чуть не отменили поездку. За два дня до отъезда он пожаловался, что у него «моча темная». Я не придал его жалобам особого значения – он даже в хорошие дни тот еще ипохондрик, как сам и утверждает. Однако он явно переживал, так что я уговорил его собрать мочу в чистую баночку. Когда он принес баночку на кухню, я обалдел – моча по цвету напоминала колу. Пока мы отдыхали на Санта-Крус, она вроде бы посветлела, но перед отъездом он записался к врачу.

Позже…
О сходил к своему доктору, тот уверен, что у него просто воспаление желчного пузыря – может, даже камни. Провели УЗИ, но анализы на этом не кончились.

15 января 2015
Врач позвонил: результаты томографии какие-то странные. Нужно посетить радиолога в Слоун-Кеттеринг, причем сегодня же.

Слоун-Кеттеринг – это онкоцентр, но о раке я тогда даже не задумывался. Я думал, что у Оливера желчные камни – в крайнем случае придется удалить желчный пузырь. В кабинет вошел врач, а вслед за ним молодой ассистент (кажется, итальянец) – помню, что парень выглядел довольно обеспокоенно. Врач, не теряя даром времени, начал объяснять, что, хоть и потребуется на всякий случай провести биопсию, после внимательного осмотра результатов томографии он был на 90% уверен в диагнозе – и вести были тяжелые. Так и сказал – тяжелые. Он спросил Оливера, не желает ли тот взглянуть на результаты. Оливер, разумеется, желал, и врач включил монитор.

Позже Оливер сказал мне, что сразу понял, о чем говорили результаты. Я вот не понял. Радиолог объяснил, что это рецидив увеальной меланомы девятилетней давности – она появилась в пигментных клетках его правого глаза и со временем образовала метастазы в печени. На тот момент печень Оливера уже была вся пронизана опухолями белого цвета, «как швейцарский сыр дырками». Врач увеличил изображение, и теперь действительно казалось, что кто-то много раз продырявил печень шилом. Учитывая возраст Оливера и вероятность распространения метастазов по организму, резекция и пересадка печени отпадали сами собой. Но отчетливее всего я запомнил спокойствие, с которым Оливер все это слушал. Он словно всего этого ожидал – может, так оно и было. Склонив голову, он погладил бороду и спросил, сколько ему осталось. Врач ответил: от шести до восемнадцати месяцев.

«И эффективного лечения не существует?»

Врач не стал ни подтверждать наши опасения, ни опровергать их. Он принялся было объяснять, что можно сделать, что они сделают все возможное, что команда онкологов уже была готова к работе, что он только что разговаривал со специалистом и тому подобное, но Оливер его прервал. Он заявил, что не станет «продлевать себе жизнь лишь ради того, чтобы продлить жизнь». От разных форм рака умерли два его брата, и оба сожалели о том, что не отказались от химиотерапии, – она лишь испортила им последние месяцы жизни.

«Я хочу писать, думать, читать, плавать, проводить время с Билли, видеться с друзьями, а если получится, то и путешествовать». Оливер еще добавил, что надеется избежать мучительной боли и ухудшения состояния до «унизительного», и замолчал.

Оливер Сакс за работой, зима 2015 года. Фото: Bill Hayes.

На следующий день в полдень мы отправились поплавать, как и в любую другую пятницу, а потом провели выходные вместе. Мы гуляли, читали, наслаждались музыкой, сходили на рынок на Абиндон-сквер, затем готовили, пытаясь свыкнуться со столь сокрушительной новостью. Оливер переговорил с коллегами, в том числе с окулистом, который девять лет назад занимался лечением той самой опухоли; ему он тоже показал результаты томографии. Вероятность рецидива была ничтожно мала, однако все сходились в одном: скорее всего, предварительный диагноз верен и вряд ли это удастся вылечить.

Оливер несколько раз за выходные упомянул о том, что, возможно, напишет «небольшой рассказ» о жизни со своим диагнозом. Воскресенье уже подходило к концу, мы поужинали, вымыли посуду, и Оливер достал блокнот и ручку. «Так, ну что ж… – задумался он. – Начну, пожалуй, с того, что месяц назад мне казалось, что со мной все в порядке. А теперь удача от меня отвернулась…»

«Подожди, – перебил я. – Давай я возьму ручку». Блокнот я тоже взял и записал все, что он произнес. «Ладно, теперь продолжай». Так Оливер продиктовал мне весь свой рассказ – версия этого эссе, которую вскоре опубликуют в New York Times, повторяет мои записи почти слово в слово.

Он несколько дней возился с этими записями, а потом их забросил. Оливеру казалось, что он недостаточно прочувствовал то, что с ним происходит, и что публиковать рассказ пока рано – все-таки из друзей и членов семьи о его диагнозе почти никто не знал.

Оливер решил отказаться от экспериментальных способов лечения и выбрал эмболизацию – операцию, при которой приток крови к опухолям прерывается и они отмирают (спустя какое-то время, как ему сказали, они появятся снова). Отмирание части опухолей означало еще несколько месяцев полноценной жизни. Мы сидели в больнице и ждали, пока его не заберут на операцию, и тут Оливер вдруг повернулся к нам с Кейт [Кейт Эдгар, давняя подруга и помощница Сакса. – Прим. ред.] и сказал, что, как ему кажется, пора отправить рассказ в New York Times. Мы не стали его расспрашивать – просто согласились. Кейт отправила эссе нашему знакомому редактору в Times. Ответ пришел почти сразу же: там решили, что хотят опубликовать его на следующий же день. Мы попросили еще день отсрочки – хотели сначала закончить с операцией. Там согласились. Публикацию эссе Оливера «Моя жизнь» запланировали на 19 февраля 2015 года.

17 февраля 2015
На первый взгляд кажется, что ничего страшного в прерывании тока крови к опухолям в печени нет, однако тело так не считает. О все время срывает с себя больничную рубашку – ему так больно, что даже тонкая хлопчатобумажная ткань вызывает дискомфорт. Молодые медсестрички громко возмущаются и пытаются его прикрыть. У О сдают нервы и он вопит: «Если в больнице нельзя лежать голышом, то где вообще можно лежать голышом?» Я смеюсь и слышу смех медсестры из коридора. Половые органы я ему прикрыл полотенцем. Тут морфин наконец-то начинает действовать, и он засыпает.

27 февраля 2015
Принес О несколько писем – отзывов о рассказе, опубликованном в New York Times. Я: «Ну, как ощущения, когда читаешь?» О: «Отлично!» Я: «А их еще что-то около 800». О: «Я все прочту».

Оливер Сакс у себя дома в марте 2015 года. Фото: Bill Hayes.

22 апреля 2015
О: «Главное, на что мы способны, – это писать. Творчески, критически, выразительно, с умом. Писать о том, каково нынче жить на свете».

7 июля 2015
О с гордостью играет на пианино очередное произведение Шуберта, демонстрируя, как нужно скрещивать руки. Я впечатлен и аплодирую.

8 июля 2015
За день до 82-го дня рождения О пришли результаты последней томографии. Дела обстояли куда хуже, чем мы ожидали. Мало того что опухоли снова появились, так они еще и дали метастазы – в почки, в легкие и в кожу. О не собирается отменять вечеринку в честь дня рождения и рассказывать другим о результатах тоже не собирается. «Оден всегда утверждал, что дни рождения нужно праздновать», – заявляет он.

9 июля 2015
День рождения О. На вечеринке он просит меня принести бутылку подаренного ему когда-то кальвадоса 1948 года, что хранится в деревянной коробке. Открываю ему бутылку. Я: «Принести бокал? О: «Нет». Он прикрывает глаза и делает глоток бренди. «Вкусно, – объявляет он и окидывает комнату взглядом. – Кто-нибудь хочет?» Позже он мне говорит, что завещал эту бутылку другу и совсем об этом забыл.

13 июля 2015
Я страшно устал. Наскоро вымыл посуду, собрал вещи, решил лечь спать раньше обычного и зашел пожелать Оливеру спокойной ночи. Он, сидя за письменным столом, окликнул меня на пути к спальне. «Знаешь, почему я каждую неделю читаю Nature и Science?» Я повернулся к нему и помотал головой: «Не знаю». «Ради удивления. Обожаю читать то, что меня удивляет».

25 июля 2015
Мы в деревне. О заканчивает эссе и работает еще над двумя – как минимум. «Ну как, продвигается?» – спрашиваю я, только проснувшись. Он хитро улыбается. «Я хотел уже закончить, но не сумел», – говорит. И продолжает писать. Тут даже письменного стола нет, только раскладной столик. Все, что ему требуется, – это блокнот, перьевая авторучка и удобное кресло.

Потом мы идем поплавать. Вода в бассейне ярко-изумрудного цвета: в колодце избыток меди и железа. «Ты плаваешь в химических элементах, – говорю я О. – В целом бассейне меди». «Чудесно», – почти шепчет он, не переставая плыть на спине.

Периодическая «таблица» Оливера Сакса. Игра слов: table – в английском языке и таблица, и стол. Периодический стол. Фото: Bill Hayes.

1 августа 2015
Он играет Бетховена – раньше никогда не играл. Длинные, навязчивые, сложные мелодии – раньше он предпочитал прелюдии Баха, да и то отрывками.

10 августа 2015
О работает над новым произведением – он назвал его «Шаббат». Время от времени он вежливо меня о чем-нибудь просит: «Ты не мог бы, пожалуйста, кое-что для меня уточнить в своей маленькой коробочке?» Маленькая коробочка – это айфон. Он считает, что это слово слишком отвратительное, чтобы произносить его вслух. «Это даже не слово, – подмечает он. – Это торговая марка». Иногда он называет мой телефон коммуникатором, как в «Стартреке». Сегодня он хочет, чтобы я поискал значение латинской фразы nunc dimittis. Впрочем, как и всегда у Оливера, искать ничего не было нужно – он и так знал, что она значит: «завершающее песнопение в богослужении».

16 августа 2015
«Я утверждаю, что люблю писать, но на самом деле я люблю думать – люблю бурное течение мыслей, образование новых связей в мозге, – О улыбнулся. – В такие минуты я чувствую любовь к миру, к размышлению…»

23 августа 2015
«Какие у вас пожелания, доктор Сакс? – спрашивает медсестра в хосписе. – Как вы хотели бы уйти?» «Дома, – отчетливо отвечает О, – безболезненно, и чтобы мои друзья были со мной рядом».

28 августа 2015
О почти ничего не ест, однако сегодня попросил на обед копченого лосося с хлебцами. Он настоял на том, чтобы мы его переодели, усадили за обеденный стол и дали ему взглянуть на его пианино. Мы принесли ему блюдо, и он осторожно, медленно и с достоинством принялся отрезать кусочки лосося. Съесть он смог только три кусочка. Я предложил чего-нибудь сладкого – может, мороженого? Он ответил: «Нет, лучше грушу». Съев кусочек груши, он попросил нас уложить его в постель.

29 августа 2015
Я сижу у его кровати – мы с Кейт находимся тут с половины шестого утра. Именно тогда Морин (медсестра из хосписа) разбудила меня в другой комнате со словами: «Билли, скорее – у него изменился ритм дыхания». Сейчас он дышал лишь три-четыре раза в минуту, а в перерывах между вдохами замирал. Он уже без сознания. Он растянулся на кровати от угла к углу – по-моему, ему комфортно. Морин уже не раз видела умирающих пациентов. Она говорит, что это последняя фаза, но продлиться она может несколько часов, а то и дней. Незадолго до этого я убрал из спальни бесчисленные простыни, полотенца, подушечки, лекарства, кислородный баллон и все больничное оборудование. Первым делом я притащил все книги О, освободил тумбочку у кровати от всего ненужного и поставил их туда. Затем к ним добавились саговник и папоротник. Ко мне присоединилась Кейт, и мы с ней расчистили еще один стол – для образцов любимых минералов и элементов О, его перьевых ручек, окаменелого гинкго и наручных часов. По соседству расположились книги его кумиров – Дарвина, Фрейда, Лурии, Эдельмана, Тома Ганна – и фотографии его отца, Одена, матери в детстве с семнадцатью братьями и сестрами – его дядями и тетями – и его братьев. Мы принесли цветы, свечи. Я убит горем, но при этом умиротворен.

Прошлой ночью перед сном я зашел к нему узнать, не нужно ли ему чего-нибудь.
«Знаешь, как я тебя люблю?» – спросил я.
«Нет». Он лежал, закрыв глаза, и улыбался, словно любовался чем-то.
«Очень сильно».
«Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо».
«Сладких снов».


Перевод: Полина Иноземцева
Предыдущий отрывок: Оливер Сакс и наши с ним знакомства

Все права на данный русскоязычный текст принадлежат нашему журналу. Если вы хотите поделиться с друзьями и подписчиками, можно использовать фрагмент и поставить активную ссылку на эту статью. С уважением, Батрахоспермум.

Вас также могут заинтересовать статьи:
Оливер Сакс говорил с пауком, считал себя элементом
Нейробиолог, которая потеряла рассудок
Униполярный Хо и его обогащенная безумием жизнь

Комментарии:

Высказать свое мудрое мнение