Геологический праздник 1897

В августе 1897 года в Санкт-Петербурге прошла VII сессия Международного геологического конгресса. Получился он настолько торжественным, что напоминал не научное, а светское мероприятие. Нынешние тихие и скромные конференции по сравнению с ним выглядят как воробьи рядом с павлином.

Вы читаете отрывок из книги научного журналиста Антона Нелихова «Изобретатель парейазавров», которая скоро выйдет в издательстве «Фитон XXI». Книга рассказывает о жизни одного из первых российских палеонтологов Владимира Прохоровича Амалицкого (1859–1917), добывшего на севере России многочисленные остатки животных и растений пермского периода.

Открытие конгресса состоялось 17 августа в здании Зоологического музея на Васильевском острове. Парадный подъезд музея украсили национальными флагами всех держав-участниц, щитами, гербами и символом конгресса: венком из лавровых и дубовых листьев с двумя скрещенными молотками и лозунгом Meute et maleo («Умом и молотком»). На первом этаже для удобства геологов и журналистов разместили почтово-телеграфную контору. В залах устроили большую выставку, на которую прислали экспонаты все страны-участницы. В витринах лежали книги на всевозможных языках, окаменелости, инструменты для геологических работ. Особенно выделялся уголок Японии, которая показывала великолепные штуфы и карты. По словам газет, они вполне демонстрировали энергичное изучение «этой, столь еще недавно выступившей на путь цивилизации, страны».

На открытие прибыли представители императорской семьи: президент Академии наук, почетный президент геологического конгресса великий князь Константин Константинович и принцесса Евгения Максимилиановна Ольденбургская. Всего на конгресс записалась почти тысяча участников, в два раза больше, чем на предыдущий. Русских геологов было 250, остальные – иностранцы, в основном немцы, американцы и французы, но были и редкие гости: двое геологов из Мексики, двое из Японии, по одному из Аргентины, Новой Зеландии и Южной Африки.

Заседания продолжались неделю. Геологи слушали доклады о номенклатуре в петрографии, о ледниках горизонтальных и вертикальных, о магнитных аномалиях. Заседания проходили «оживленно и многолюдно». Помимо участников конгресса на них пускали публику по билетам.

Один день полностью посвятили палеонтологии. Профессор Сили выступил с докладом о пермских ящерах, найденных в Пермской и Вологодской губерниях. Перед этим Амалицкий показал ему привезенные с севера кости, и Сили подтвердил, что они принадлежат парейазаврам. В газетах появилось забавное уточнение, что пермские ящеры, как оказалось, «представляют вполне международный интерес», поскольку их остатки встречаются на разных континентах.

Амалицкий тоже прочел доклад и предположил, что найденные им парейазавры, вероятно, принадлежали «совершенно новым русским видам». При этом он вновь зачем-то подчеркнул их сходство с динозаврами, на этот раз с длинношеими завроподами цетиозаврами. Впрочем, это не меняло сути. Находки глоссоптерисов и парейазавров позволили Амалицкому сказать, что он считает «вполне доказанным предположение о совершенном гомотаксисе наших верхнепермских континентальных отложений» с пермскими отложениями Индии и Африки. То есть северная Россия была прочно связана с южным материком. Увы, словами о «гомотаксисе отложений» трудно было заинтересовать публику. Она и не заинтересовалась, хотя ретроспективно мнение Амалицкого кажется очень важным: по сути, он предвосхитил современное представление о едином пермском суперконтиненте Пангея, который объединил все материки.

Вырезка из журнала «Шут» (№ 35, 30 августа 1897 года).

Газеты не уделили Амалицкому никакого внимания. Как ни странно, палеонтология вообще не интересовала журналистов. Исключение составила только «Петербургская газета», которая даже взяла интервью у прибывшего на конгресс знаменитого американского палеонтолога Отниела Марша и узнала у него «подробности о гигантском драконе, громадный скелет которого в 80 футов длины приводил всех в изумление» [вероятно, речь о бронтозавре. – Прим. ред.].

В те времена в русском языке еще не было слова «динозавр». «Петербургская газета» писала «дайнасаурусы» и поясняла, что это «пешие гиганты-страшилища» вроде драконов. Заодно уточняла, что эти чудовища превосходили размерами крейсер «Потюо» и жили в суровые времена, когда на Земле стояла страшная жара, совершенно губительная для человека. Другие газеты в те годы тоже плохо справлялись с описанием динозавров. В одной статье говорилось, что dinausoriens (sic!) – это «ящерицы страшилищи». В другой – что это своеобразные «страховидные драконы»…

С гораздо большим интересом журналисты писали про светские мероприятия с участием геологов. А их хватало. Нескольких именитых геологов принял в Мраморном дворце император. Вечерний раут для всех геологов провел на даче министр земледелия и государственных имуществ. Всех участников конгресса пригласила на торжественный фуршет управа Петербурга, а затем городская дума. Избалованные репортеры писали, что туалеты дам на этих вечерах отличались «редкой скромностью», да и вообще «дамский элемент» среди геологов был весьма немногочисленный.

Вырезка из газеты «Новое время» (№ 7719,1897 год).

Застолья были богатыми. В думе геологов угощали мюнхенским пивом и шампанским, поднимая тосты за прогресс науки. Было вполне живо и весело, хотя в целом встреча производила странное впечатление. Участники застолья под «звон ножей, тарелок и рюмок» быстро уничтожили закуски и перешли в гостиную, где закурили сигары и папиросы и начали оживленную беседу: «…гласные – за одними столиками, геологи – за другими, так как они были, очевидно, совершенно чужды друг другу». Еще были завтраки с губернатором и званые ужины в клубах с оркестрами, закусками и «неограниченным количеством пива, вина и прохладительных напитков».

Для геологов все было бесплатным. Недаром конгресс называли геологическим праздником.

Впрочем, сами геологи изрядно уставали от непривычной и перенасыщенной светской программы. «Торжественные собрания, приветствия, речи, обеды, рауты следовали один за другим и часто утомляли наших гостей больше, чем научные заседания и экскурсии», – писал участник конгресса.

Обедами и ужинами гостеприимство России не ограничилось. Проезд по всем железным дорогам для геологов сделали бесплатным и выдали им особые билеты в вагоны первого класса. Было множество разных подарков. Одних только бесплатных путеводителей каждый геолог получил более десятка. Петербургский университет раздал всем каталог своего геологического и минералогического кабинетов (на французском). Оргкомитет конгресса подарил участникам брошюру с каталогом своей выставки. А еще были всевозможные буклеты с именами геологов, программы вечеров, листки с анонсами экскурсий, картонки с описаниями музеев и «изящные иллюстрированные путеводители по Петербургу» (на французском).

Главной книгой стал прекрасно изданный путеводитель основных экскурсий (тоже на французском). Его издали тиражом в полторы тысячи штук, а стоимость включили в сбор участника. В путеводителе было 660 страниц и в качестве приложения огромная геологическая карта Российской империи. Книга получилась настоящим шедевром полиграфии и дизайна. Она состояла из 32 брошюр: для каждой экскурсии отдельная. Брошюры вынимались из толстого шагреневого переплета с помощью особого приспособления, придуманного геологом Чернышевым. Нажав на переплет, можно было вынуть какой угодно отдел. Это было сделано для удобства, чтобы не таскать на экскурсии весь тяжелый том. Одну из брошюр написал Амалицкий в соавторстве с А.А. Штукенбергом и своим недоброжелателем С.Н. Никитиным – о пермских отложениях Поволжья.

24 августа конгресс торжественно закрылся. На итоговом заседании участники горячо поддержали предложение француза Жана Альберта Годри убедить правительства всех стран включить геологию и палеонтологию в число предметов для гимназий и лицеев.

Зал Зоологического музея, украшенный для приема Международного геологического конгресса 1897 года. В центре – на тот момент единственный в мире полный скелет мамонта. Фото: Meunier S. / Le Tour Du Monde.

Заседания завершились, но не они были главными. Самым важным в геологическом конгрессе считались экскурсии. Большинство геологов прибыли в Россию ради того, чтобы посмотреть разрезы, местонахождения и месторождения. Один из участников образно написал, что в геологии такие визиты имеют особое значение, потому что нельзя послать по почте геологический объект – какую-нибудь «гору Благодать или хотя бы даже какой-нибудь интересный разрез ее».

Экскурсий было много и, по словам Чернышева, они имели вид «какого-то триумфального шествия». В провинции геологов встречали с невиданным пафосом, устраивали для них балы и «парадные обеды». В саду князя Голицына им подали столько шампанского, что под ногами от пролитой пены получилось «оригинальное болото». На пристанях и железнодорожных станциях геологов ждали военные хоры и оркестры. В Финляндии их встречали бенгальскими огнями и факельным шествием. Важные геологические объекты здесь пометили яркими флажками, что заметно облегчило маршрут геологам. А в Саратовской губернии кто-то догадался увешать флагами двадцатиметровый обрыв с меловыми и делювиальными отложениями.

Увы, от всех этих экскурсий почти не осталось фотографий. На немногих сохранившихся видны статные господа с бородами, в тройках, шляпах и котелках. Они стоят на перроне, сидят на плитах в каменоломне, стоят среди цветущего поля или у водопада – с тросточками, в галстуках, довольные и счастливые.

Во время экскурсий случилось немало курьезов. Самое комическое недоразумение произошло в Казани. Во время прибытия геологов по городу прошел слух, будто прибыл «французский король со свитой». Зеваки побежали навстречу, чтобы выразить французам горячие симпатии. Завидев иностранцев, толпа пришла в восторг, раздались крики: «Да здравствует Франция», «Урра французскому королю!», Vive la France!

Газеты писали: «Почтенные ученые были введены в заблуждение этими криками, принимая их всецело на свой счет, и в глубине души, вероятно, немало удивились, что русский народ проникнут таким уважением к науке и ее представителям… Едва ли господа геологи удостоятся еще где-нибудь таких своеобразных приветствий, о которых, наверное, будут долго помнить».

Одна из самых длинных экспедиций прошла по Волге от Нижнего Новгорода до Астрахани и дальше на Кавказ и в Закавказье. На нее записалось 160 человек, однако на деле поехало около тридцати, в том числе французский геолог и астроном Станислас-Этьенн Менье с женой, которая по возвращении домой опубликовала целую повесть о своем путешествии.

Мадам Менье с восторгом писала о России, которая удивляла ее всем: пьяными казаками, жителями Кашпира, которые носили только красную одежду и «издалека напоминали красное пятно». Ей запомнились сушеная рыба, «семена подсолнечника и иные лакомства степных жителей», а также волжские крестьянки, которые с испугом встретили геологов, полагая, что странные господа в котелках и галстуках непременно выгонят их из деревни, а может быть, даже зарежут.

Волжские крестьянки боятся, что геологи их зарежут. Фотография сделана во время Кавказской экскурсии Международного геологического конгресса 1897 года. Из публикации Meunier S. Voyage d’un congress en Russie // Le Tour Du Monde (№ 27, 1898 год).

Геологии и палеонтологии в книге почти нет, зато есть описания базаров и ярмарок, где продавали «такие огромные оренбургские платки, что в них можно было завернуться целиком». «Эти платки очень тонкие. В женской сумочке они занимают не больше места, чем носовой. Но, увы, на покупки времени не было. Нужно было заниматься геологией», – сетовала госпожа Менье.

Несколько строк она посвятила Амалицкому и его экскурсии у Нижнего Новгорода. С погодой не повезло. Когда корабль геологов причалил к берегу, начался дождь, быстро превратившийся в ливень, а затем в «настоящий потоп». «Нас высадили на берег вблизи высокого утеса, в самую слякоть. Госпожа Амалицкая извинилась за неудобства. Ее муж возглавил колонну геологов, а сама она шла позади и подбадривала отстающих. В конце концов мы закрыли зонтики, перестали прятаться от дождя и поднялись наверх по обрыву, унося на ботинках больше породы, чем клали в рюкзаки», – писала Менье.

Амалицкий руководил экскурсией всего один день. Вечером геологи покинули Нижний Новгород на пароходе «Великая княгиня Ксения», и руководство принял на себя палеонтолог Алексей Петрович Павлов. Вскоре он прославился удивительным способом привлечения внимания коллег.

В Саратове во время большого обеда Павлов отчаялся перекричать многоголосый шум разговоров, достал из кармана свисток и сильно в него дунул. Газеты потешались: «Международный говор моментально смолк, и все в недоумении уставились на почтенного профессора со свистулькой во рту. А ему этого только и надо было. Он вынул свистульку изо рта и стал переводить каждое свое слово на все европейские языки».

С тех пор профессорская свистулька стала необходимой принадлежностью всех геологических экскурсий. Очень может быть, что иностранные ученые занесли в свои записные книжки особенность русских обычаев: «при встрече интересной горной породы или хорошей холодной закуски гг. ученые в России вынимают свистульку и сзывают коллег наподобие стада баранов».


Вас также могут заинтересовать статьи:
Путешествия во времени: зарождение концепции
Современные чудовища альтернативного Поволжья
Костяные войны и бронтозавр (комикс)

Комментарии:

Высказать свое мудрое мнение