На уединенной полярной станции «Ноймайер III», расположенной на антарктическом шельфовом леднике Экстрём, обычно проводятся метеорологические и геофизические эксперименты, однако несколько лет назад она стала местом нейрофизиологического исследования одиночества. Немецкие ученые решили выяснить, как социальная изоляция и монотонность окружающего пейзажа воздействует на мозги восьми специалистов, заточенных на станции на долгие 14 месяцев (был и девятый, но его мозг не подошел по медицинским противопоказаниям, что бы это ни значило). Содержимое их голов было просканировано до и после миссии, а во время нее мониторилась когнитивная деятельность и мозговая химия несчастных. Когда им наконец удалось выбраться из ледяного ада одинокости, их префронтальная кора оказалась скукожена, а уровень нейротрофического фактора мозга (белок, стимулирующий и поддерживающий развитие нейронов) – понижен по сравнению с контрольной группой. Эти изменения сохранялись по меньшей мере полтора месяца – все это время отупевшие метеорологи и геофизики выдавали нелепые прогнозы погод и землетрясений с глупыми улыбками на лицах и зычным пуканьем из поп (авторы исследования об этом умалчивают в отчетах, но мы-то знаем).
Возможно, социальная изоляция в данном случае не означала одиночества в полной мере (все же они жили вдевятером), но результаты опыта неплохо вписываются в поток новых свидетельств о пагубном воздействии хронического одиночества на мозг. При этом, как утверждают специалисты, одиночество необязательно является следствием отсутствия возможности с кем-то встречаться или боязни социальных взаимодействий. Мозговые контуры и поведенческие изменения загоняют в психологическую ловушку: мы жаждем контактов с другими людьми и в то же время представляем их недружелюбными и ненадежными – в результате замыкаемся в себе и держим дистанцию, сознательно или подсознательно упуская возможности для общения, что лишь усугубляет проблему.
Изучать одиночество непросто, поскольку это субъективное ощущение (в отличие от социальной изоляции, которая объективно оценивается количеством взаимодействий с другими людьми). Для его оценки можно использовать «шкалу одиночества» со списком вопросов типа «Как часто вы чувствуете себя одиноким?» и вариантами ответов: «никогда», «редко», «иногда», «часто», «всегда». В исследовании пятилетней давности до четверти опрошенных подобным образом американцев (22%) и британцев (23%) ответили «часто» и «всегда» (у японцев – 9%), а во время пандемии о «серьезном одиночестве» заявили свыше трети жителей США (36%). Общественные и правительственные организации пытаются помогать людям решать эту проблему путем создания кружков по интересам. Тем не менее, как показывает нейробиология, избавиться от чувства одиночества не всегда легко и просто.
Нейробиологи из Германии и Израиля, искавшие нейронные корреляты одиночества в мозге, ожидали обнаружить повышенную активность в амигдале (миндалевидном теле) – «центре страха», который активируется при встрече с пугающими сущностями, от змей и пауков до привидений и страхоморд, а также связан с тревожностью в рискованных социальных ситуациях. Однако реакция амигдалы в экспериментах с азартными заданиями оказалась весьма умеренной у людей с повышенным ощущением одиночества – в отличие от участников с высокой социальной тревожностью, чья амигдала буквально светилась. «Ключевые особенности социальной тревожности не проявились при одиночестве», – подводит итог прошлогоднего исследования Яна Либерц, докторантка Боннского университета (Германия). А значит, совет «больше социализироваться» может не работать для одиноких людей, ведь это не то же самое, что познакомить серпентофоба с симпатичным удавчиком, арахнофоба – с паучком-скакунчиком, а альгофоба – с Батрасей и Госпером в лечебных целях. И действительно, облегчение доступа к потенциальным новым приятелям не влияет на субъективное одиночество, согласно недавнему метаанализу.
Эффективнее может оказаться когнитивная терапия, во время которой люди узнают, как их образ мышления и поведение мешают им сформировать желаемые социальные связи. Либо ее можно направить на развитие доверия и синхронности. В исследовании 2021 года Либерц с коллегами сканировали мозги во время игры на доверие и у одиноких людей выявили низкую активность островковой доли, которая помимо прочего связана с интуицией. «В этом может быть причина того, что одинокие люди испытывают проблемы с доверием: они не могут полагаться на интуицию», – предполагает Либерц. В более свежем исследовании ее научной группы показано, что люди, испытывающие одиночество, с трудом синхронизируются с другими в поведении и реакциях (здесь может подразумеваться разнообразный спектр действий – от улыбки в ответ на улыбку и копировании языка тела при общении до хорового пения и гребного спорта) и это несоответствие приводит к перегрузке системы наблюдения за чужими действиями (особенно активны были нижняя лобная извилина и нижняя теменная долька).
С одной стороны, одиночество является производной от мышления и поведения, а с другой – само на них влияет: одинокие люди предпочитают держаться в стороне от незнакомцев, не любят прикосновений, легко улавливают негативные социальные сигналы наподобие отказа – всего за 116 миллисекунд, что меньше полумгновения ока и вдвое быстрее, чем это делают люди, состоящие в удовлетворяющих отношениях. Потому-то эмоциональное состояние испытывающих одиночество часто идет по нисходящей спирали, полагает Данило Бздок, специалист по медицинской информатике, нейронаукам и машинному обучению из Университета Макгилла (США): «Как правило, они негативно реагируют на любую информацию – выражения лиц, текстовые сообщения, всякое такое – и это еще глубже погружает их в бездну одиночества».
В обширном исследовании 2020 года на основе данных базы UK Biobank, в которой содержатся результаты сканирования мозга примерно сорока тысяч британцев наряду с информацией об их социальной изоляции и одиночестве, Бздок с коллегами выявили связь одиночества с так называемой дефолтной сетью, которая активна во время ментального «режима ожидания» и потребляет при этом большую часть мозговой энергии. Эта «сеть по умолчанию», о которой еще двадцать лет назад никто и не знал, вовлечена в целый ряд присущих людям способностей, таких как речь, предвосхищение будущего и определение причинно-следственных связей. Кроме того, она активируется, когда мы думаем о других людях, в том числе пытаемся интерпретировать их намерения. Так вот некоторые участки этой сети оказались не только более развиты у хронических одиночек, но и сильнее сопряжены с другими частями мозга. Это может послужить нейробиологическим обоснованием для ранее озвученных психологами выводов о том, что одинокие люди склонны мечтать о социальных взаимодействиях, ностальгировать о былых тусовках и даже антропоморфизировать питомцев – например, разговаривать с котами, как с людьми, или вещать от лица водорослей, как если бы они были разумными существами. Да, все это дело рук дефолтной сети, уверяет Бздюк.
Воображаемая социальная жизнь одинокого человека может быть весьма богатой, а вот реальные социальные контакты могут в то же время не приносить ему должного удовлетворения. Возможная причина тому – недоразвитость орбитофронтальной коры, выявленная Бздоком и коллегами у социально изолированных людей, а также у людей с низкой социальной поддержкой (тех, кому некому довериться в повседневной жизни) из той же базы данных UK Biobank. Орбитофронтальная кора участвует в механизмах принятия решений, подкрепления и ожидания наград и наказаний, а ее повреждения способствуют возникновению даже не малосоциального, а скорее антисоциального поведения, включая обильное сквернословие, гиперсексуальную распущенность, укуренность и пьянство.
Почивший пять лет назад чикагский психолог Джон Качиоппо («Доктор Одиночество», как прозвали его коллеги) рассматривал одиночество как эволюционную адаптацию наподобие голода: как голод мотивирует искать пищу, так и одиночество побуждает искать общества других людей. Видимо, это шло на пользу нашим предкам, чье выживание в африканской саванне наверняка зависело от сплоченности группы. Таким образом, одиночество глубоко укоренено в нашей психике. И одно исследование 2020 года вроде как эту гипотезу подтверждает.
Кембриджский нейробиолог Ливия Томова и ее коллеги попросили 40 человек воздержаться от пищи в течение десяти часов, после чего просканировали их голодные мозги, пока они, пуская слюнки, разглядывали картинки с аппетитными яствами. Затем тех же добровольцев оставили на десять часов в полнейшем одиночестве без телефонов, интернетов и книг, которые могли бы послужить им суррогатом общения. После этого мозги просканировали снова – участники в это время рассматривали картинки, на которых были изображены сладкие компании радостных друзей. Сравнив «голодные» и «одинокие» мозгосканы одних и тех же испытуемых, ученые заметили явное сходство в паттернах мозговой активности. Если всего за десять часов без социального контакта мозг приобретает такую же картину активности, как в отсутствие пищи, то становится очевидным, насколько важна наша потребность в общении, говорит Томова.
Преходящее чувство одиночества, вероятно, всегда будет частью человеческого опыта, оно подобно стрессу: неприятненько, но есть и позитивный момент. «Одиночество снабжает тело энергией, и в результате мы можем справляться с вызовами, – считает Томова. – Оно становится проблематичным, когда хроническое, поскольку наши тела не рассчитаны на постоянное пребывание в таком состоянии. Тогда-то наши адаптивные механизмы и ломаются в конечном итоге». И если даже когнитивная терапия не помогает, то спасение можно поискать в волшебных грибочках: в одном швейцарском эксперименте псилоцибин помог испытуемым почувствовать себя менее исключенными из социума, а участки их мозга, обрабатывающие болезненный социальный опыт, при этом были малоактивны. Психоделические воображаемые друзья помогли, не иначе.
Текст: Виктор Ковылин. По материалам: Quanta Magazine и др.
Вас также могут заинтересовать статьи:
Нейроны одиночества и их эволюционное значение
В мозге открыт «репрезентационный дрейф», который нейробиологи не могут объяснить
Одинокие раки пьянеют медленней
Комментарии: