Уже через 72 часа мое зрение полностью пропало, а руки и ноги заледенели. Непосредственно перед этим меня подкосил неизвестный вирус, из-за которого меня одолевали сильные головные боли и бросало в пот. Иммунная система расшаталась и атаковала мои собственные нервы, вызвав потерю зрения и подвижности. Это было ужасно. Я утратила не просто свое главное чувство, а средство к существованию – я телепродюсер, и зрение – моя профессия. Подвижность и нормальные ощущения в ногах и руках в какой-то мере вернулись ко мне через несколько недель, а вот со зрением совсем другая история.
В то утро, когда оно наконец стало возвращаться, я открыла глаза и увидела странный, сверхъестественный мир. Поначалу я могла различать только слабые изменения в освещении, все было в клубящемся сером тумане, без каких-либо ощутимых очертаний. Я моментально обрадовалась, что мою голову больше не обволакивает удушающая черная пелена, но быстро осознала, что ничего вокруг себя не узнаю. Со временем проступили линии окон и дверей, сформировав мой неотесанный визуальный ландшафт. Серая мгла рассосалась, обнажив бурую муть, которая покрывала все, что располагалось дальше пары шагов. Краски ускользали от меня, и мои родные, тихонько бродившие вокруг меня, выглядели безжизненными тенями, скелетообразными фигурами без признаков человечности. Ничто не выглядело должным образом, а лица моих детей будто плавали беспомощно за каким-то матовым экраном. Зачастую я и понятия не имела, где нахожусь, и сердце мое билось в груди тревожно и дико все это время. Я вновь и вновь задавалась вопросом, смогу ли я когда-нибудь снова чувствовать себя нормально.
Восстановление происходило дома, и цвета начали медленно возвращаться ко мне, выглядывая из-за углов. Это был невнятный период, часто я только ощущала, что вижу цвет, но распознать его была не способна. Я бесконечно вглядывалась в деревья и фонари, надеясь, что однажды тот цвет, который, по моему убеждению, должен там быть, совпадет с тем странным сенсорным переживанием, что я испытывала. Яркие основные цвета стали первыми, которые я смогла опознать более-менее уверенно: сначала красные, затем синие и желтые оттенки – правда, расплывчато и блекло. Зеленые и серые тона давались мне с большим трудом, как и любые бледные оттенки. Это был совсем не тот радужный мир, который я когда-то знала.
И хотя мой визуальный мир все еще был преимущесвенно черно-белым, присутствовало ощущение, что цвета разговаривают со мной – не буквально, но как будто мои чувства пытались общаться со мной непонятными мне способами. Попытки объяснить мои новые отношения с цветом вызывали лишь смущенную тишину вокруг. Родные не могли меня понять, потому что у них все сенсорные системы полностью функционировали. Когда же я описала свое состояние лечившим меня неврологам, они сказали, что никто не знает, что вызывает это зрительное нарушение, но, возможно, мой сенсорный аппарат как-то перезамкнуло.
Так или иначе, у меня все еще были каналы, по которым информация о цвете поступала в мозг, однако я получала лишь ее часть. Эмоциональные ассоциации с цветами оставались нетронутыми, чего не сказать было о зрении. Я пыталась помочь себе восстановиться с помощью слов. «Ты зеленая», – говорила я траве. Я верила, что чем больше я стимулирую мозг, наблюдая за окружающим миром и напоминая себе о его красках, тем больше поврежденных мозговых связей воссоединится – и нормальное зрение в конце концов вернется ко мне. Я обнаружила, что чем больше я этим занималась, тем лучше оно работало.
Я взялась документировать выздоровление с помощью диктофона. Я также стала экспериментировать со словами, когда смотрела на объекты, чей цвет мне был незнаком. Сначала я пристально таращилась на объект, пытаясь угадать его цвет. Если я называла его неправильно, мой муж Эд говорил мне правильный ответ. Если я снова смотрела на объект и повторяла этот цвет вслух, то часто я некоторое время его могла видеть, пусть и смутно. Один раз я смогла разглядеть ряд разноцветных кабельных стяжек на воротах, повторяя цвета, которые перечислил Эд. Не слыша названий каждого цвета, я не могла их увидеть.
Так мой дом и его окрестности превратились в мою личную зрительную лабораторию. Ощущения мои были столь диковинными, что, бывало, я не верила глазам. Хотя глаза были в порядке – все эти странные штуки творились внутри мозга. Врачи сказали, что у меня редкая форма монофазного оптиконевромиелита – заболевания, которое, по некоторым оценкам, поражает одного из ста тысяч человек в Европе. Одним из главных моих симптомов было воспаление зрительного нерва – из-за него я и утратила зрение. Из-за него же моя иммунная система атаковала мое тело, вызвав потерю чувствительности в руках и ногах. И оно же стало причиной моей необычной разновидности синестезии – и, как следствие, моего желания побольше узнать об этом дивном состоянии.
Синестезия – это биологический феномен, при котором некоторые чувства человека накладываются друг на друга, так что стимуляция одного чувства отзывается в другом. Название происходит от древнегреческих слов «вместе» и «ощущение». Эти переплетения чувств могут происходить множеством способов, вовлекать различные чувства, при этом большинство синестетов уже такими рождаются. По разным подсчетам, синестезия присутствует у 1 – 4% людей, по крайней мере в Великобритании.
Впервые об этом явлении стало известно в 1812 году, когда австрийский врач Георг Захс описал свои собственные ощущения в научном журнале. Он в подробностях рассказал о том, какие цвета с какими числами и буквами у него ассоциируются. Уже в XIX веке стало понятно, что некоторым людям свойственны такие цветовые ассоциации, но не было консенсуса по поводу того, где происходит нарушение – в глазах или мозге. Сегодня мы знаем, что это полностью неврологическая, то есть мозговая проблема, ведь у синестетов даже простая мысль о числе может вызвать цветовую ассоциацию. Когда синестеты пытаются вспомнить номер телефона, зачастую они «видят» связанные с цифрами цвета еще до того, как вспоминают сам номер.
У одной женщины, с которой я общалась, – назовем ее Джанет – графемно-цветовая синестезия: она каждую букву видит в конкретном цвете, и у каждой есть своя индивидуальность – одни печальны, другие веселы. Джанет до сорока с лишним лет не знала о своей необычной особенности (я потеряла зрение примерно в этом же возрасте). Одним зимним днем в университетском офисе она участвовала в обсуждении родившегося у коллеги ребеночка и сказала, что выбирать имя для младенца очень сложно, особенно когда муж предлагает имя, цвет которого тебе не по душе. В комнате тогда воцарилась тишина. Кто-то спросил, что она имела в виду. Пока Джанет объясняла, что отдельные буквы видит в цвете, коллеги обменивались озадаченными взглядами друг с другом. Еще больше она их озадачила, когда заявила, что первая буква может придать оттенок всему остальному слову.
Такое очевидное и вплетенное в ее жизнь свойство оказалось для всех остальных аномалией. В то время о ее состоянии было известно мало, но однажды она узнала его название: синестезия. Джанет – классический синестет, она родилась с синестезией и не знала себя и окружающий мир без нее. Мы много беседовали о схожих ощущениях, и я постепенно поняла, что мой вариант синестезии гораздо менее обычен и у него совсем другие особенности.
Болезнь превратила мою жизнь в кошмар. В самый ее пик я вообще не могла ходить, но через несколько месяцев у меня начало получаться кое-как похрамывать, опираясь на трость. Как-то раз мы с мужем прогуливались по юго-восточной части Лондона. Я с трудом заставляла онемевшие ноги перемещаться, уцепившись за руку мужа. Тут мы с Эдом заметили мусорные баки, стоящие в ряд. Из-за нарушенного зрения я с большим трудом поняла, что эти крученые штуки были мусорными баками, зато я точно знала – они были синими.
Сфокусировавшись на ближайшем баке, я, пошатываясь, направилась к нему. Глядя на его крышку, я ясно видела что-то, напоминающее мне фейерверки. Я осознавала, что вижу синий цвет, но он шипел, искрился и грохотал, словно бенгальский огонь. Весь бак был как будто покрыт чем-то бурлящим. Зачарованная, я с трудом подошла к баку и протянула к нему правую руку. Мне до сих пор неясно, зачем нужно было его трогать, но тогда я чувствовала, что мне это необходимо. Прикоснувшись к твердой пластмассе, я произнесла вслух: «Синий». Искры тут же исчезли, и цвет бака стал обычным, даже безжизненным. Я осторожно начала отходить, и, к моему удивлению, на баке опять появились синие искры. Я с открытым ртом повернулась к Эду, не зная, как описать произошедшее.
Можно было бы списать все это на единовременную галлюцинацию – а с момента возвращения зрения у меня их было немало, – но это были не галлюцинации. Я поняла, что могу повторять увиденное: синева бака становилась то тусклой, то яркой и бурлящей в зависимости от того, прикасалась я к нему или нет.
Я принялась высматривать вокруг все, что могло бы так же бурлить и искрить. Вскоре выяснилось, что такое происходило лишь с синими предметами, которые находились прямо передо мной. Иногда красный и зеленый перемигивались, становясь на мгновения друг другом (и это тоже было очень странно), однако лишь синий отвечал мне столь ярким и взрывным зрелищем. Синие ворота, знаки парковки и даже куртки проходящих мимо людей стали приводить меня в восторг. Синие цвета начинали сверкать и булькать, стоило мне перевести на них взгляд. Любой ярко-синий предмет в моем поле зрения принимался разбрасывать повсюду уже знакомые мне искры. Одно прикосновение – и искры утихали, а цвет становился стабильным и инертным, зато стоило мне сделать шаг назад – и искры снова пускались в пляс.
Моим спутникам нередко приходилось краснеть, глядя на то, как я, прихрамывая, подходила к домам незнакомых мне людей, чтобы потрогать их двери и прошептать «синий» садовым украшениям.
Я называю тот краткий промежуток времени синим периодом. Я видела то, что, насколько я знаю, никто никогда прежде не видел. Мой путь к выздоровлению стал для меня крайне эмоциональным временем, и те синие искры вселяли в меня надежду, что мое зрение понемногу восстанавливается – хоть и весьма необычным способом.
Вразумительного объяснения синему периоду нет. Можно лишь предположить, что мой мозг сильно пострадал и со временем начал постепенно адаптироваться к раздражителям. Год спустя я уже могла самостоятельно передвигаться, да и зрение ко мне вернулось в достаточной степени, чтобы справляться со всем самой. Жизнь снова шла своим чередом, и я твердо решила поделиться с миром своей историей, пусть это и означало необходимость набирать текст шрифтом 28 кегля. Я назвалась «пациентом H69» и начала вести блог, который спустя некоторое время превратился в книгу. Мой страх по поводу потери зрения сменился неиссякаемым любопытством, которое заставляло меня консультироваться с врачами, учеными и синестетами, чтобы понять, что же такое происходило с моим мозгом.
Приобретенная синестезия развивается на короткий период жизни человека. Ее появление могут спровоцировать галлюциногенные вещества, такие как ЛСД или псилоцибин, черепно-мозговая травма или, как в моем случае, потеря зрения. Исследователи, изучившие девять случаев приобретенной аудиовизуальной синестезии у людей с воспалением зрительного нерва, выяснили, что под воздействием различных звуков могут появляться зрительные ощущения – от обычных вспышек белого света до разноцветных языков пламени или волнистых линий.
Скорее всего, мой случай совместил в себе два вида приобретенной синестезии: одна соединяла цвет и тактильные ощущения, а другая – цвет и устную речь. Ясно одно: мой случай крайне необычен. Обычно при цветовой синестезии не наблюдается логической связи между стимулом и ощущением цвета, которое этот стимул вызывает. Мне же названия цветов помогали увидеть эти самые цвета. И хоть в моем случае прикосновения и вызывали определенную реакцию, с их помощью я не создавала новый цвет, а закрепляла существующий.
Прошло уже несколько лет. У меня все еще нарушено зрение, и я с трудом различаю цвета. Порой я вспоминаю свой синий период – те несколько недель, когда мир вокруг меня то и дело озарялся синими вспышками. Было в этом что-то волшебное, хоть иногда и становилось жутковато. Немногим доводилось видеть что-нибудь подобное. Большинство синестетов родились со своими способностями – я же могу сравнить мир до, во время и после того периода, благодаря чему краски вокруг меня сегодня воспринимаются с особым чувством.
Сейчас я определенно лучше узнаю цвета. Можно сказать, что они до сих пор не перестали со мной говорить. Короткий период синестезии показал мне некую природную связь, пользуясь которой я подсознательно ускорила процесс выздоровления. Вряд ли мне – и науке пока что тоже – скоро станет известно, в какой степени синестезия помогла мне восстановить зрение. Однако мне не перестает казаться, что синестезия в моем случае оказалась волшебницей, поднявшей завесу над видимым миром. Мой мозг точно знал, что делать. Он взялся показывать мне цвета, которые я должна была видеть, даже когда мир вокруг меня погрузился во тьму.
Автор: Vanessa Potter / Mosaic Science
Перевод: Полина Иноземцева, Виктор Ковылин
Все права на данный русскоязычный текст принадлежат нашему журналу. Если вы хотите поделиться с друзьями и подписчиками, можно использовать фрагмент и поставить активную ссылку на эту статью – мы будем рады. Пожалуйста, не копируйте текст в соцсети целиком, мы хотим, чтобы наши статьи читали на нашем сайте, попутно замечая и другие наши прелестные статьи. С уважением, Батрахоспермум.
Вас также могут заинтересовать статьи:
Календарная синестезия: обруч и галочка
Сверхслух и дырочки: как проблема в ухе сводит с ума
Оливер Сакс и наши с ним знакомства
Комментарии: